Андрей Васильевич Павлюков 

сержант,
командир отделения гранатометно-пулеметного взвода
 70-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады,
10.1981-1983

 родился 13 октября 1962 года
поселок Качар, Казахская ССР)
 В ходе боевых действий получил тяжелое ранение нижней части тела, потерял обе ноги, за восемь лет перенес двенадцать операций.
После протезирования и восстановления возможности передвигаться занялся активными видами спорта: баскетболом, горным туризмом и т.д.

Известные факты из биографии


Обычная вроде бы картинка. Мужчина средних лет кидает мяч в баскетбольную корзину. Когда-то попадает, когда-то — нет. После падения ловко подбирает мяч, отходит к месту трехочкового броска и снова атакует баскетбольный щит. И все бы ничего, если не знать, что у человека на видео… нет ног. Вернее, вместо них — протезы по колени. И самое поразительное, что баскетбол – это не единственное, чем занимается этот человек. Помимо этого он еще увлекается спортивной ходьбой, туризмом, недавно совершил восхождение в горы. Кроме того, он успешный предприниматель и просто нормальный человек. Зовут его Андрей Павлюков. Ноги он потерял при подрыве на мине во время боевых действий в Афганистане, где проходил срочную службу в начале 80-х. Но после тяжелейшего ранения Андрей не сломался и начал борьбу за жизнь.



Я родился 13 октября 1962 года в поселке Качар Казахской ССР. На военную службу попал осенью 1981 года, со второго курса Свердловского горного института. О карьере военного никогда особенно не мечтал, но пошел честно отдавать свой воинский долг. Учебку проходил в Ашхабаде, в кишинском полку. По окончании получил сержантские погоны и был отправлен в 70-ю кандагарскую бригаду — второй засадный батальон, 6-ю роту, 4-й взвод, где стал командиром отделения. Рота выполняла засадные действия, конвой колонн, участвовала в рейдах. Во время службы принимал участие практически во всех рейдах и конвое колонн, которые проводила рота в составе батальона. Был награжден орденом Красной Звезды.
Одной из запомнившихся операций стал рейд 8 июня 1982 года, когда при сопровождении колонны под Калатом погиб мой ротный — Никобенко Михаил. Рота, сопровождавшая колонну с хлопком из Индии, попала в засаду. В этой операции участвовал Герой Советского Союза Малышев Николай Иванович. Мы с ним потом встречались в Воронеже, вспоминали, как он на своем «крокодиле» опустился в русло реки и расстрелял душманов, спрятавшихся под развалинами моста. Уверенность первых минут успешной засады просто закрыла душманам глаза на опасность. Они стали неразумными в своем желании победить. Они почувствовали себя в безопасности. Какая в бою может быть безопасность? Реальный мир — это четкое понимание того, что, будь ты сейчас на месте стрелка, сам в себя ты бы не промахнулся. Понимание этого и есть интуиция! Ты падаешь быстрее, чем понимаешь, что в тебя сейчас выстрелят. Интуиция — это вспышка от выстрела, на которую реагируешь быстрее выпущенной в тебя пули.

Кто-то, наверное, скажет, что смерть ротного — нелепая случайность. Когда погиб мой командир, я сначала тоже думал — случайность. В том бою подбили наш БТР, водитель ранен. Чтобы его вытащить, к машине кинулось несколько человек. В это время произошел выстрел из РПГ и, уже на вылете из брони болванка от гранаты РПГ попала в голову командиру. Случайная, нелепая смерть? Не думаю… Случайность на войне — это скрытая от нас закономерность. Мой подрыв — то же самое. Это произошло в начале ноября 1982 года. Бригада, заканчивая рейд в зеленую зону Кандагар, выходила в свое расположение. Наше подразделение было оставлено на точке — охранять мост через реку Тарнак. Ночью на пост была совершена попытка нападения. Мы ее удачно пресекли. А утром, при зачистке местности, я «нашел» оставленную душманами итальянскую противопехотку. Это была фугасная мина нажимного действия в круглом пластмассовом корпусе, радиусом восемь сантиметров и толщиной три сантиметра, имела заряд ВВ всего тридцать грамм. Когда я наступил на нее, крышка и шток опустились, боевой выступ штока вышел из зацепления с ударником, последний, освобождаясь, под действием боевой пружины наколол запал, который и вызывал взрыв мины. 
Земля разверзлась под ногами ярким пламенем. Подброшенное взрывом облако черного дыма рассыпалось шрапнелью осколков. Мир перевернулся, земля больно ударила в лицо. Переведя взгляд на свое тело, я не увидел левой стопы. Ее просто не было. Из штанины торчал только обломок белой кости. Чуть выше, на этой же ноге, из разорванной штанины торчал еще один обломок кости. Правая нога, перебитая осколками и набухшая от крови, словно набитая ватой, была заброшена взрывом под спину. Лежа на ней и пытаясь вытащить ее из-под себя, ощущал спазмы разорванных мышц бедра. Инстинктивно ощупал себя. Массивная бляха солдатского ремня была аккуратно разрезана пластиковым осколком мины. Распоротые мышцы на животе обильно намочили кровью хэбэ. Поднеся испачканные в крови руки к контуженой голове, увидел сквозную кровоточащую рану под большим пальцем правой кисти. Громко закричав, не услышал себя. Звуки исчезли. Боли не было.
Мое сознание безразлично воспринимало происходящее. Боль, страх, понятие времени и пространства — все исчезло, перестало существовать. Я помню, как без лишней суеты, слишком четко и почти обыденно затаскивали мое тело через боковой люк в подъехавший БТР.
А потом был уже госпиталь. Помню слова хирурга «Главное сейчас для тебя — научиться жить без ног», — сказал он на перевязке, когда бинты были сняты и легкие окончательно устали от крика. Я тогда лежал и думал — белые стены, белые простыни. Покой и тишина. Об этом я мечтал все время службы. Но в тот момент эти «блага» воспринимались совсем иначе. Ко мне пришел наш комбат. Пришедший с ним замполит роты принес новую парадку, тельник, берет, знаки, два РД, набитые кандагарскими гранатами, инжиром, яблоками, голландским лимонадом «Си-Си».
«Вот здесь в пакете 500 чеков. Это тебе от батальона, на первое время», — комбат положил на подушку простой солдатский конверт.
«Чем будешь заниматься на дембеле, сынок?» — спросил комбат. Стараясь выглядеть бодрым, я ничего другого не придумал, как ответить: «Буду табуретки делать и на базаре продавать».
Жгучая боль в культях ударила в контуженую голову — комбат резким движением поднял меня за простыню, обернутую вокруг обрезанного тела: «Узнаю, что ты чмонеешь на гражданке, как хлястик от шинели, сержант, — лично приеду и урэкаю тебя, понял? Запомни, сынок, самый легкий день был вчера! Война для тебя только начинается…»
Я первые пять лет жил в страхе, что комбат может вдруг приехать. Хотя было нелегко. Помню первый раз, когда я понял, что теперь я буду жить в совершенно другом мире. Мне предстояло лететь домой из Ленинграда, и чтобы добраться до самолета, нужно было проехать на эскалаторе. Когда пришло время вылета, меня довели до него, и я поехал вперед. Когда я понял, что «ступеньки» заканчиваются, я испытал панический ужас от вида неумолимо приближающегося конца движущейся ленты. Я еще не умел прыгать на протезах и перешагивать. Это была моя первая встреча с миром, который меня не ждал. Жизнь, к которой я оказался не готов, двигалась мне навстречу со скоростью эскалаторной ленты…


Залечили раны, проставили на кожно-шинные протезы образца 1911 года и пнули под жопу с формулировкой «навыками самообслуживания владеет».
Как сообщить родителям о том, что произошло со мной, я не знал.Спросил совета у замполита. «Матери не пиши, — сказал он, — пиши отцу, коротко и правду». Письмо, написанное отцу, получила мама. Не знаю, что с ней было, но думаю, что ей пришлось нелегко. Я ведь никогда не писал, что на самом деле у нас творится. Писал, что ем виноград и охраняю аэродром. Я помню первую встречу с родителями. Первой в палату в сопровождении начальника отделения зашла заплаканная мать, и лишь потом вошел отец. Я не обратил никакого внимания на мать — все ловил глаза отца, боясь увидеть в них укор. Я всю жизнь очень боялся его подвести. Очень надеялся, что он увидит, каким стал его сын после службы.

И я рассказал отцу то, что он хотел и был готов услышать: пошел и наступил на мину. Именно тогда мне отец сказал: «Я думал, тебе ноги по уши отрезали, а тут еще есть чем шевелить — что сопли развесил?». Это была первая фраза, сказанная им мне после двух лет разлуки. После этого было много разного. Отец приезжал ко мне в госпиталь, когда я получил и надел свои первые протезы.
Первые шаги я сделал – тоже с ним — по аллеям 442-го окружного военного клинического госпиталя имени З. П. Соловьева.

Ходить учился вместе с отцом. Заново. Он вывозил меня в степь, и я шел по полевой дороге, держась за машину. Однажды он сделал ускорение, и я отстал. Отец вышел из машины и молча посмотрел на меня. Потом он так же молча сел в машину и отъехал еще дальше. Так я сделал первые шаги без посторонней помощи. По неровной проселочной дороге. Как только я дошел до машины, отец опять отъехал, заставив меня идти дальше, не останавливаясь. Это был мой первый самостоятельно пройденный километр. Семья оказала главную помощь — никто ни разу не сделал скидку на мою инвалидность, спрос с меня был по полной. Я догадываюсь, чего это им всем стоило, но оценить смог это лишь сейчас, спустя почти тридцать лет. Увы, не все так быстро доходит до сознания, как хотелось бы. Конечно, первое время было очень тяжело… Когда я приехал из госпиталя домой, на своих первых кожно-шинных протезах образца 1911 года, встречавшая меня бабушка не смогла сразу меня обнять. Ко мне навстречу тактично подтолкнули моего сынишку — двухлетнего шкета, стоявшего тут же и прятавшегося за юбку матери. Подойдя ко мне, он настороженно рассматривал меня.
— Привет, сынок, — сказал я ему, — я твой папа.
В ответ пацан схватил меня за палец и потащил в спальню, где висела моя фотка с ПК. Малыш обнял мать, и они зашептались на своем птичьем языке. Он спрашивает, где твой пулемет? — перевела жена. Чужой! — понял я…

Через два месяца после выписки я восстановился в институте и продолжил очное обучение, с свободным графиком посещения занятий. Среди моих преподавателей были ветераны Великой Отечественной войны. Например, профессор Козырин Анатолий Константинович, награжденный орденом Красного Знамени, тоже был без обеих ног. Так что со мной там не сюсюкались. Первый год я выдержал благодаря помощи друзей и злости на собственную беспомощность. Больше всего угнетало то, что в двадцать лет найти себе место среди сверстников и людей старше стало проблемой. Первые отталкивали меня своей беззаботностью и беспечностью, вторые — молчаливым сочувствием. В двадцать лет — без профессии, без ног, какими качествами я должен был обладать, чтобы выстоять в этой борьбе? Необходимо было четко определять свое место: либо ты инвалид — с вытекающими отсюда последствиями, либо ты человек, посвятивший себя борьбе с самим собой. На этом пути мне не удалось избежать главной ошибки — первые пятнадцать лет после взрыва ушли на то, чтобы понравиться людям. Я, как мог, занимался спортом. Научился ходить на протезах. Закончил успешно институт, устроился работать по специальности, получил квартиру, машину «Запорожец», по льготной очереди получил мебель. Жизнь моя наполнилась совершенно ненужными мне вещами. Они не только не облегчали мою жизнь, они превращали ее в ад. Абсолютно не приспособленные к моей жизни вещи, призванные облегчить и обустроить мой быт, вынуждали даже дома ходить на протезах. Элементарно — дверные проемы не позволяли ездить по дому на коляске. Я не говорю уже про ванную комнату и туалет. Посещение этих мест сопровождалось сложными ритуалами жертвоприношений. Общество здоровых людей не оставляло мне выбора. Я вынужден был тратить свое здоровье на попытки выглядеть здоровым. Но здравый смысл подсказывал: не делай то, что сделать легче всего, — победи в борьбе с искушением. И я боролся. Это была моя война, победу в ней отнять у меня уже не мог никто. Думал, научусь жить без ног, на протезах, обязательно всем расскажу секреты такой жизни. Но вот научился и… не поверишь — нет секретов у такой жизни. Есть только одно правило: без ног надо жить так, как бы ты жил с ногами — вот и все.

За восемь лет после взрыва я перенес двенадцать операций. Почти каждое лето я ложился месяца на три в госпиталь. Первые протезы я получил в Ленинграде, тогда еще институте ортопедии имени Альбрехта. Каждые два года ездил за счет государства на протезирование в Ленинград. От комитета при совете стран содружества по делам воинов-интернационалистов мне две последние операции были сделаны в Германии в октябре 1990 года — через 8 лет после подрыва мне отрезали еще пять сантиметров голени, там же мне были сделаны первые протезы Otto Bock. Годом позже, в 1992 году, по этой же программе я прошел протезирование в Израиле. Дальнейшее протезирование немецкими протезами проходил в Санкт-Петербурге в Институте имени Альбрехта и в санатории «Русь». Крайний раз протезирование проходил в Екатеринбургском филиале Otto Bock, за государственный счет. Я сейчас имею протез Otto Bock модель C-leg — с чипом.
Механические приспособления, возмещающие различные дефекты и скрадывающие повреждения отдельных частей тела, в большинстве случаев являются функционально-косметическими приборами. Ничто не может заменить оторванных взрывом ног. Я верю только себе, и то, когда сижу на полу — без протезов.
Спорт в моей жизни появился задолго до ранения. Я до 18 лет активно играл в баскетбол. Да и сразу после того, как смог подниматься с постели в госпитале, начал понемногу тренироваться — нашел резиновые бинты и тренировал культи ног, руки, пресс. А баскетбол вообще стал для меня своеобразным тренажером уверенной ходьбы и умения держать осанку. Мяч, которым я стучал о землю, создавал иллюзию опоры. Так я смог обмануть собственное перепуганное сознание, вспомнить забытые рефлексы. И знаете — спорт многому меня научил. Заново. Я вдруг открыл для себя, что «ограниченные возможности» на самом деле формируются мной самим. Понял, что все связано с протезами и накопившейся усталостью от людей, которых всегда стеснялся и боялся напрягать своим видом… Но вот в Испании попробовал надеть шорты и понял... что сам себя ограничивал надуманным и неверным отношением к самому себе… И отсутствие ног здесь ни при чем…

Не знаю, как в моей голове родилась идея совершить восхождение в горы. Догадываюсь, что эта атака на реальность родилась из паники перед накопившимся ворохом разного рода проблем. Это было своеобразное «лекарство от размышлений». Я не претендую на открытие этого самого «лекарства», но восхождение, которое я совершил 8 мая 2012 года, стало для меня в определенной степени целительным. Мы свершили его вместе с моим товарищем. Я не смог бы подняться и на два метра по этому склону без посторонней помощи. Мой друг детства Игорь Петровский тащил меня в гору и страховал на спуске. Я взошел на эти 700 метров «на его плечах».
Я понял — помощь ВСЕГДА должна быть АДРЕСНОЙ. Помогают всегда ровно настолько, насколько верят. Мой друг верил в меня, а я боролся за его веру в меня. 
В заключение хочу сказать, что моя история — не хроника пикирующего бомбардировщика. Это история истребителя — стремительно меняющего свои планы в ходе боя.
Подготовил Константин Лазарев
Фото из личного архива Андрея Павлюкова



ЧЕСТВОВАНИЕ ВЕТЕРАНА 70-Й ОТДЕЛЬНОЙ ГВАРДЕЙСКОЙ МОТОСТРЕЛКОВОЙ БРИГАДЫ
23 ноября 2012 года руководитель отделения Посольства Виктор Полянин встретился с воинами- интернационалистами Свердловской области. На встрече в отделении Посольства присутствовали представители руководства Свердловской областной общественной организации инвалидов войны в Афганистане, председатель Уральского союза ветеранов спецназа и десантных войск Дмитрий Краснобаев, участник боевых действий в Афганистане Андрей Павлюков. Встреча была посвящена 70-й годовщине со дня образования 70-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады, юбилейные торжества в честь которой отмечались в сентябре 2012 года в Республике Беларусь.
Белорусский дипломат вручил юбилейную медаль сержанту запаса Павлюкову Андрею Васильевичу, командиру отдельного гранатометно-пулеметного взвода, 70-й отдельной гвардейской мотострелковой бригады. Юбилейная медаль изготовлена Минским городским союзом ветеранов Афганистана, медалью награждаются ветераны соединения.